Снаружи что-то хлопнуло. Затрещало. Стукнуло.
Цилечка в который раз осознала мамину правоту: надо было ей выходить замуж. Пошла бы в такие дебри с мужем. Муж - защитник. Значит, защищал бы Цилечку. То есть, Цилечка бы отправила мужа прямо в лапы опасности - той, что мечется там, на пороге. А у самой было бы время избежать страшной участи.
А то, что участь была страшной, стало ясно сразу после дикого венчального кошачьего вопля единокровной сестрицы.
Стервочка-Риночка. Тьфу. Чтоб она себе копытца переломала, кляча такая.

- Ринусюсечка! - радостно завопила Цилечка, выплывая (плавно, аки лебёдушка с подстреленной лапушкой) из гостиной в прихожую. Так, руки раскинуть, улыбочку погаже, голосочек потоньше и повыше.
Цилечка подумала и решила, что негоже держать гостью на пороге.
- Заходи, заходи, что же ты на пороженьке-то мнёшься, роднусечка моя? Ой-вэй, лапочка, зачем тебе эта штукенция? - она указала пальчиком на кочергу. - Брось каку, брось, и обними Цилечку!

Ну вот. Кажется, так надо встречать проклятущих родичей, коих не видела два года. И ещё бы двести.
Судя по всему, тактика была выбрана правильно: Риночка не успевала вставить в бурный словесный поток Цилечки и слова, последняя этому была несказанно рада - старшенькая, как повелось, язычком обладала преострейшим.
Нет, Цилечке не завидно, Цилечка констатирует.
Главное, продолжать в том же духе. Гляди, сестрица-то затупит, и Цилечка спровадит её подальше.

Й-й-й-йес! Сработало! Цилечка знала, что мамина наука даром не пройдёт: вон даже старшенькая-то поддалась!
- Во-первых, воспитанные люди здороваются! - попыталась Цилечка. "Попыталась" потому, что хотела сказать обиженно, с возмущением и укором, но в итоге у неё получилось так, как всегда бывало в беседах со старшенькой - ехидно, с налётом хамства. - Во-вторых, халупа моему папаше принадлежала, так что не надо ля-ля! - Гольдштейн приосанилась. - Не моя вина, что он у нас один на двоих!
Вот так-то, карга! Съела? Толстый намёк на то, что это мамаша Риночки была виновата в появлении на свет Цилечки, повис в воздухе стенобитным орудием.
Младшая Гольдштейн, как всегда, упустила возможность понаблюдать за реакцией старшей.
Зато та своё упускать не хотела.

Цилечка даже где-то в глубине уши восхищалась: хоть что-то хорошее от папочки у старшей было.
Но тут вопрос стоит иначе: чья мама - одесситка, тот и круче!
- Какое такое твоё добро?! - в ответ возмутилась Цилечка, приняв боевую позу номер три. Сиськи заколыхались, выражая поддержку. - Это шо, значит, ты забыла о завещании? Так я тебе таки о нём напомню! - Гольдштейн даже руками всплеснула. - Это и моя хибара теперь. И не спорь! Против завещания и его юридической силы даже ты со своими заскоками не пойдёшь!
Ха! Так тебе, поняла?
Нет, но вы только послушайте, как он разговаривает! Косит под, видите ли, аристократочку! Тьфу!
- Ах, приблудыши?! Да ты бы молчала! - тут Цилечка задумалась. - Хотя нет, не молчи, - отвечай: ты сама-то чего тут забыла? Небось, решила что уволочь, а меня потом обвинить, таки да?!

Отредактировано Cecilia Goldstein (2016-03-18 17:24:34)

Ой-вэй, не было завещания?! Да что за безобразие!
Ну папочка, ну кобелина, не мог уже хоть раз в жизни подумать той головушкой, что не плечах?!
Так, ладно. Главное -- не возвращаться к этой теме. Рина не заметит. Она же гриффиндорка, а гриффиндорцы сообразительностью и практичностью не отличаются.

-- Что это значит -- не обо мне речь?! Да как ты только посмела, нахалка, в доме нашего обожаемого батюшки -- кровь его родную оскорблять! - особенно пришлось выделить последний слог. Для профилактики.
-- И ты меня тут с мысли не сбивай, тоже мне, работница макаронной фабрики! - так, руки упереть в бока, ногу чуть выставить вперёд. Мол, гляди, какая я! - Я спрашиваю: сама приволочилась сюда чегой-то скомуниздить? С тебя станется, как же. Мамочка рассказывала, - ударилась в ностальгию младшенькая, - что вы, как убирались из папочкиного дома, так даже ручки серебряные со шкафчиков пооткручивали, - фыркнула Цилечка, гордо задрав к потолку длинный нос. -- Так что не суди всех по себе, - и даже с удовольствием так язык показала.
А что? Она младшенькая же, ей можно.

-- Психованная, - авторитетно заключает Цилечка в ответ. -- Чего верещишь, старшенькая? Нервы, старость, недотрах? - вежливо перечислила она причины, на всякий случай всё же сделав шаг в сторону. И второй -- назад. А то кто его знает, что Рина-скотина себе придумает.
-- Всё, - заявила младшенькая с нескрываемым торжеством главного злодея. - Всё -- моё. Но, поскольку ты тоже числишься одной со мной фамилии -- чего только ты ещё замуж не вышла, а? -- то, так и быть, не оставлю тебя жить впроголодь.
Цените, какая Цилечка добродушная. И сердечная. И вообще, умничка. О сестре-то думает.

Конечно, можно было пойти другим путём. Но Гольдштейн знала, что тогда тяжба затянется на непредвиденные четыреста миллионов лет, а все Цилечкины одесские предки будут ей с того света карму портить. Они, одесские. и не такое умеют, вот.
-- Я училась! - со слезами в голосе воскликнула младшенькая, скривив губы. -- Училась, да, и работала! Я же артефактор! Я не могла явиться просто с бухты-барахты, а плановые отпуска у меня... - тут Циля встрепенулась. - И с чего это мне отчитываться перед тобой? Папочка писал, что болеет немножко, но всё у него хорошо! Вот если б он сказал правду - я бы приехала. А ты... ты даже тогда бы не приехала! И сказки не рассказывай, что ты его лечила! Как же, сиделка нашлась, - сощурилась младшенькая. - Говорю тебе, - будто бы и не было прочувствованного дрянного монолога, продолжила Циля, - делить будем всё по-по-лам. И только потому, что моё сердечко тебя любит.